|
ДОГЛЯДЧИЦА
СУДЬБЫ
Есть сияющий зенит,
и к нему крутая лестница.
Вверх и вниз по ней спешит
неприкаянная вестница.
А глаза её - фонарь,
весь пронзительно-транзисторный,
и глядят в любую марь,
пронизая щупом истины.
И в её руках указ,
оглашеньем свыше дарящий
в добрый день и в должный час
то подругу, то товарища.
И указ - не приговор,
а примерное отличие
лучших братьев и сестёр
за заслугу сверх обычая.
И указ - не просто так,
а хвала с отменным выбором,
и в указе точный знак,
утвержденный главным кибером.
Не бумага, не сигнал,
а зарубка в память вечности,
чтоб избранник не пропал
в зыбунах земной беспечности.
Не подделать, не сменить
судьбоносного решения,
да войдёт, умеря прыть,
в дверь небесного селения.
Для достойных - вертоград
с лучезарными аллеями,
и не стоит ставить в ряд
пирамиды с мавзолеями.
Там и сям тщеславный взмах
козырного пустолобия.
Вместо замков в небесах,
самодельные подобия.
Кучи каменных громад,
рукотворное каприччио,
разрисованный фасад
иллюзорного величия.
Лик земли загромождён
изобильем дутых почестей,
да не в редкость - пантеон
лжевождям и лжепророчеству.
Упираясь вперегиб,
надрываются рабочие.
То надгробия из глыб
громоздят земные зодчие.
А возвышенный приют
по-над адскими гееннами,
как незыблемый редут,
защищен крутыми стенами.
У итоговых ворот
есть привратник сострадающий,
но ему не в толк расчёт,
кто из храма, кто с ристалища.
Он не жалует пролаз
и в притворе - как у бруствера.
Он - за тот иконостас,
что без лишнего присутствия.
Неподкупное жюри
под своим небесным вензелем
от зари и до зари
разрешает сверхпретензии.
И стучится всякий сброд
в сонм святых и в ряд угодников,
только вряд ли кто пройдёт,
не свершив достойных подвигов.
И ходатайства несут,
и дипломы на пергаменте,
но решает этот суд,
лишь по слову доброй памяти.
Сам поди-определи,
что за суд и кто участники,
предстоятели Земли,
современники и классики.
За кого похлопотать
и ручаться им достанется,
да и станет ли внимать
неприкаянная странница -
в свите матушки-судьбы
строже всех и нелукавая,
осеняющая лбы
неподдельной доброй славою?
Что до верхнего судьи,
неприступного для льстивости,
он рассудит по любви
и по высшей справедливости.
АВАНГАРД АРЬЕРГАРДА
Строй штурмует Сен-Готарды,
мародёр громит мансарды.
Победитель звоном кварт
отмечает крупный фарт.
Каждый бой воспели барды.
Даже славный Леонардо,
Верещагин и поп-арт
малевали тот азарт.
Опаляя бакенбарды,
надрываются бомбарды.
Звонки стуки алебард,
рвётся в бой кавалергард.
А в задворках арьергарда
у вояк помяты гарды
и они сдают в ломбард
мишуру своих кокард.
Глядь, сегодняшних бастардов
римлян, галлов, лангобардов,
недоучек из-за парт
снова вывели на старт.
На распухшие от лярда
золотые миллиарды
ополчился миллиард,
не откушавший пулярд.
Современные Баярды
знают Смита и Рикардо
и почём квадратный ярд
на листках военных карт.
Что там крёзовские Сарды!
Нынче вплоть до Салехарда
лезет импортный штандарт
и навряд на гонки нарт.
Абдуллы и Эдуарды
нынче сущие гепарды.
Созидается стандарт
бытия под гром петард.
Вот и Форды и Паккарды
заигрались в эти нарды -
в истребительный бильярд,
и не только в месяц март.
Пой, араб! Пляши, сефард!
Славим Марсов авангард!
ПИР БЛАГОГО ДУХА
Исконный почвенный сатир,
какой ни будь на нём мундир,
постиг по святцам и со слуха,
что самогонная сивуха
куда ценней, чем рыбий жир,
и лишь по ней страдает мир,
когда в душе и в горле сухо.
Все пьют: начальник и свекруха,
неукротимый рэкетир
и отслуживший канонир,
усатый сварщик и стряпуха.
И не возьмёт нас смерть-старуха,
пока спиртной Гвадалквивир
шибает в нос и в оба уха.
Любой модерн, любой ампир
Фортуна обращает в пир
запузырившегося духа.
Цветёт пахучая житуха -
благоухающий трактир.
НЕОБРАТИМОСТЬ
Небесная голубизна,
простор за гранью атмосферы,
и не нужна простору мера,
безмерность светом пронзена.
А даль прошедшего темна.
Преданиям не стало веры.
И впереди одни химеры,
загадочные времена.
И как мы разуму не льстим,
для мудрецов непостижим
секрет такого парадокса,
в пространстве взад - вперёд
летим,
а задний ход времён пресёкся.
Вернул бы юность - ан обжёгся.
ПОКАЯНИЕ
Другие цельнее и чётче цветом,
не спутают ввек, где добро, где хлам,
а я заблудился и в том, и в этом,
и радость и грусть у меня пополам.
Сомненье родится и в голову лезет,
терзает мне совесть и так и сяк:
с одной стороны, толкователь - полезен,
с другой, неумелый толмач - чудак.
И так продолжаю, свой мозг запудрив,
то взлёт, то паденье, то здесь, то там.
Усердно вникаю в чужую премудрость,
потом в рукодельных сонетах раздам.
СПРАВЕДЛИВАЯ КРИТИКА
Заученный припев
колотится спонтанно
по строчкам барабанным,
в которых дышит гнев.
За то, изрядно взгрев,
меня в горячих ваннах
полощут неустанно
когорты дам и дев.
В придачу куча плюх
от юниц и старух
по челюсти небритой
за ироничный дух,
где скепсис неприкрытый,
а главное забыто:
царицы снов и быта.
ДУША КАК КОЛОКОЛ
Душа - как колокол,
в глуши беззвучия
шумит под тучами,
под серым пологом.
Душа - как колокол,
недорастраченная,
живёт, расплачиваясь
звенящим золотом.
Душа - как колокол,
страстна аж бешеная,
и конных спешивая
гремящим молотом.
Душа - как колокол,
звенит над храмами
эпиталамами
подзвёздным сполохам.
Душа - как колокол,
не так подвешенная,
сквозными брешами
струится щёлоком.
Душа - как колокол.
В зпоху дикую
как безъязыкая
томима холодом.
Душа - как колокол,
когда охаяна
и Ваньки Каины
потащат волоком.
Душа - как колокол.
А если стронется
с высокой звонницы,
гляди: расколота!
БАБОЧКА
Вспорхнув, красою ослепила
и обаянием зажгла,
как будто в ней чудная сила,
заряд волшебного стекла.
Летите грозные ракеты.
Творитесь громкие дела.
Одно условие, чтоб эта
шальная бабочка жила.
Звучат презрительные мненья
о примитивности такой
моей влюблённости в мгновенья
свиданий с вешнею красой.
Не стану думать о грядущем,
забуду думать о былом.
Да вспрянет мир в единосущем
полёте, виденном мельком.
И пусть он снова повторится
как сон, как явь, за разом раз,
как завертевшиеся спицы,
как пульс, как эхо, как экстаз.
ИНФЛЯЦИЯ
Какой окаменелый след
таит отрытая пещера?
Геологические эры
видны в особенностях сред.
Докембрий - мошками согрет,
инфляция - родная сфера,
где множатся миллионеры,
которым тоже счёта нет.
Во всей истории Земли
за полноценные рубли
сражались жадные до денег.
Но вот размножились нули,
и мелочь тысяч жёсткий веник
сметает с банковских ступенек.
ВМЕСТЕ
Бросив свои облака, влага коснулась ростка.
Утром весеннего дня солнцу открылись цветы.
Я без тебя - не я, ты без меня - не ты.
Два молодые листка, два золотые цветка.
Зовом запела в тиши песенка издалека.
Шумом разбуженных птах ей отвечают кусты.
Ты на моих устах, птица моей мечты,
радость моей души, свет моего мирка.
В море больших глубин, в небе больших высот
первый земной зачин к встрече меня зовёт.
Кто бы ни говорил, тайности глубже нет,
чем поворот судьбин, чем лепестковый счёт,
шум быстролётных крыл, свежий весенний цвет.
Ты - это весь мой пыл, ты - это весь мой
свет !
ДУХ И МАТЕРИАЛ
Для лиц, пребывающих в ангельском чине,
не принято бремя телес и одежд.
Вещают без уст, созерцают без вежд,
и сами незримы по этой причине.
Заколот штыком, подорвался на мине,
замучен под пытками злобных невежд,
а стал адресатом молитв и надежд,
исчез, но вознёсся к вершинам святыни.
Паломники толпами тянутся в Неджд,
искатели тайны скребут Стоунхендж,
а рядом веселье в духовной пустыне.
В забавах Лас-Вегас, в торгах Будапешт.
И в людях нет должного знанья доныне,
как совесть и дух поселяются в глине.
|
