|
Шарль Бодлер
СОСРЕДОТОЧЕННОСТЬ
Будь мудрой, Скорбь моя, теперь не бойся.
Настали сумерки. Не ты ли их звала?
Кому-то в них покой, другим - расстройство,
беспутный город обволакивает мгла.
Пока толпа в своём порочном свойстве
захвачена гульбой и стоном изошла
под розгами нещадных Удовольствий,
дай руку, Скорбь, и прочь из этого угла.
Подальше от людей. В одежде не по моде
усопшие Года зависли в небосводе.
В глубинах вод встаёт насмешливый Упрёк.
И Солнце - в немощи, смежив под аркой очи.
И долгий саван наплывает на Восток.
Так слушай, милая, шаги отрадной Ночи.
Шарль Бодлер
ФОНТАН
Твои глаза утомлены, мой друг!
Не просыпайся же стремглав.
Продли целительные сны,
замену пламенных забав.
Фонтан средь ночи так журчал.
Он без конца бормочет всласть,
питая исподволь накал,
в котором выплеснулась страсть.
Фонтан рассыпался снопом
из тысяч роз.
Цветистым Фебовым огнём
себя вознёс,
и возвращается потом
дождями слёз.
Желаньем схваченная вмиг,
моя кипучая краса,
как неистраченный родник,
взмываешь ты под небеса!
А там неведомый рычаг
тебя на землю обернёт.
И страсть мою, не знаю как,
одолевает тот же гнёт.
Фонтан рассыпался снопом
из тысяч роз.
Цветистым Фебовым огнём
себя вознёс
и возвращается потом
дождями слёз.
Ты хороша в вечерний час,
и сладко мне обнять твой стан,
сидеть и слушать, как струясь
рыдает трепетный фонтан.
Луна, журчание и ночь,
дрожанье листьев и ветвей.
Ты в меланхолии - точь-в-точь -
зеркальный свет души моей.
Фонтан рассыпался снопом
из тысяч роз.
Цветистым Фебовым огнём
себя вознёс
и возвращается потом
дождями слёз.
Гилберт Кит Честертон
ЭЛЕГИЯ НА СЕЛЬСКОМ ЦЕРКОВНОМ КЛАДБИЩЕ
Работавших на Ангпию
родимый грунт укрыл.
Шмели и птицы Англии
снуют у их могил.
Воюющих за Англию
уносит звездопад.
Увы! Увы! О Англия!
Они в чужбине спят.
А те, что правят Англией,
заносчивый конклав, -
Увы! Увы! О Англия! -
он вечно жив и здрав.
Арман Сюлли-Прюдом
РАЗБИТАЯ ВАЗА
Вербену поставили в воду.
Вдруг веером вазу с цветком
задели - и треснула с ходу,
ни шума, ни звона при том.
А трещина в теле хрустальном,
вгрызаясь по кругу и вкось,
проела упрямо и тайно
сочащийся выход насквозь.
Из вазы вода убежала,
так там уж цветку не житьё,
и вряд ли кто молвил сначала:
"Разбита. Не троньте её!"
Как часто любимые руки,
коснувшись меня невпопад,
рождают сердечные муки,
заветные чувства мертвят.
А нет ни окошка, ни дверцы,
чтоб вызнали вы, отчего
моё безнадёжное сердце
разбито. Не троньте его!
Марселина Деборд-Вальмор
ВЕЧЕРНИЕ КОЛОКОЛА
Когда колокола неспешно проиграют,
что пал вечерний час на все долины края,
когда ты одинок у зыбкого огня,
зови меня, зови меня!
Всё те ж колокола своим певучим звуком
тебя наставят, как избыть тоску и муку.
Вот воздух зазвучал, волнуясь и бубня:
люби меня, люби меня!
И пусть вечерний звон похож на зов тревоги.
Проси у времени совета и подмоги.
И час подскажет, что целебная струя
лишь там, где я; лишь там, где я!
Колокола грустны, доколе мы в разлуке,
а если вместе - веселеют стуки,
небесным гимном для любимого звеня,
и для меня, и для меня!
Сюлли-Прюдом
ВЕЕР
Мой веер изящен и лёгок,
послушен ему ветерок.
Ах, дамы! Пусть воздух намного
обдует вам пудру со щёк.
Послушная штучка такая.
Мой пленник! Гуляю я с ним.
Пусть вам он лицо приласкает
хоть чуть дуновеньем своим.
Взмахну веерком понежнее,
а локон взовьётся и - ох! -
от вздоха ушко покраснеет,
такой будет пламенный вздох.
Винюсь, но шальная потеха
взбодрит, может статься, и вас.
Когда не взорвётесь от смеха,
так слёзы польются из глаз.
L'EVENTAIL
C'est moi qui soumet le Zephyre
A mes battements gracieux.
O femmes, tantot je l'attire
Plus vif et plus frais sur vos yeux,
Tantot je le prends au passage
Et j'en fais le tendre captif
Qui vous caresse le visage
D'un souffle lent, tiede et plaintif;
C'est moi qui porte a votre oreille
Dans une frisson de vos cheveux
Le soupire qui le rend vermeille,
Le soupire brulant des aveux.
C'est moi qui pour vous le provoque
Et vous aide a dissimule
Ou votre rire qui s'en moque
ou vos larmes qu'il fait couler.
Жюль Леметр ГАЛАНТНЫЙ
ДИАЛОГ
Веер:
Будто чайка в безбрежной стихии
в час пурпурных костров с вышины
бреет крыльями всплески лихие
над поверхностью горькой волны,
точно так же порхаю теперь я,
у твоей синеглазки в плену,
и, бывает, касанием перьев
к мерно дышащим персям прильну.
Влюблённый:
Ты счастливей меня, так нежнее
прикоснись к её персям опять,
к рыжим прядкам, и к щёчкам, и к шее,
но изволь мне, дружок, обещать:
если вдруг моё сердце возропщет,
и в речах себе волю я дам,
ты меня как мой друг и сообщник
лишь легонько ударь по рукам.
А придёт ей, любимой, в головку
подтрунить надо мной вечерком,
ты упрячь от меня ту издёвку
под летучим бумажным крылом.
DIALOGUE GALANT
L'Eventail:
Ainsi qu'une mouette, a l'heure
Ou le ciel empourpre le mer,
D'un vol silencieux effleure
La surface du flot amer,
Captif aux blanches mains de celles
Dont tu connais les chers yeux bleus,
Je frolerai du bout de l'aile
Son sein charmant, parfois houleux...
L'Amoureux:
Plus heureux que moi, frole, frole
Son blanc corsage, et frole aussi
Son frison d'or et son epaule...
Mais au moin promets-moi ceci:
S'il faut qu'un soir je m'enhardisse
A dire plus que je ne dois,
Ne me donne, eventail complice,
Que des coups legers sur les doigts,
Et si quelque mechante envie
Lui vient un jour de mes railler,
Derobe-moi son ironie
Derriere ton aile en papier.
Марселина Деборд-Вальмор ОДИНОКОЕ ГНЕЗДО
Поднимись, душа моя, выше над толпою,
Будто птица вольная в небо голубое,
и назад не прилетай, не догнав вдали
дорогой моей мечты, скрытой от земли.
Я хочу молчания, в нём одном отрада,
в нём укроюсь, больше мне ничего не надо.
В недрах тесного гнезда скрою все мольбы,
пусть проходит целый век вне моей судьбы.
Век, гремящий вновь и вновь за прикрытым тыном,
прочь уносит на бегу сорванную тину:
цепь запятнанных имён, горестных измен,
связку ласковых имён, заключивших в плен.
Поднимись, душа моя, выше над толпою,
будто птица вольная в небо голубое,
и назад не прилетай, не догнав вдали
дорогой моей мечты, скрытой от земли.
Теофиль Готье ИСКУССТВО
Чудо-шедевры тем лучше,
чем ни упорнее материал.
Всяческих пуще
мраморы, оникс, металл.
Речь не о лишних обузах!
Прямо, как будто на штурм,
шествуй, о Муза,
в паре упрямых котурн.
Сменим расхожие ритмы -
стоптанные башмаки.
В нашей палитре
стопы зажаты в тиски.
Скульптор, ты должен отринуть
ту, что сминаешь, кроша,
пошлую глину,
если мятётся душа.
Бейся с каррарским камнем,
с паросской красотой -
эпиталамной.
Сторожем стиля стой.
В бронзе и меди фигурной
из вековых Сиракуз
вызнай ажурный
гордый античный вкус.
Делай с утра до заката
то, что задумал сперва:
в теле агата
вырежь черты божества.
Не доверяй акварели.
Сможет все краски сберечь -
чтоб не бледнели -
лишь эмальерная печь.
Выпиши синим по стенам
сотни хвостов и голов
разным сиренам
и монстрам с гербов.
Трижды увенчана славой,
вот Богоматерь с Христом -
Мальчик с державой
и держава с крестом.
Всё отомрёт. Но искусство
зиждется раз навсегда.
Вечные бюсты
переживут города.
С поднятой в поле медали
вдруг, как из склепа, возник -
Ну, раскопали! -
императорский лик.
Гордые боги погибнут,
стих, прозвучавший с трибун,
в душах незыблем
и прочней, чем чугун.
Выруби, выбей и втисни
всё, что ты вымечтать смог,
жгучие мысли -
в неподатливый блок!
"Эмали и камеи", 1852 г.
Теофиль Готье ПЕЙЗАЖ
Paysage
... omnia plenis
Rura natant fossis.
P. Virgilius Maro
Ни листик не шевелится,
ни щебета певчих птиц.
По небу цвета корицы
прерывистый блеск зарниц.
Слева согнутые ивы,
только в узлах толсты.
В бороздах - след полива.
За изгородью - кусты.
Справа на поле сухо,
дальше - наполненный ров,
и ковыляет старуха
с тяжёлой вязанкой дров.
И путь убегает, роясь,
по складкам синих холмов,
как будто раскатанный пояс,
как будто волнистый шов.
Марселина Деборд-Вальмор ВОСПОМИНАНИЕ
SOUVENIR
Весь бледный к ночи и на вид нездоровый,
он смолк с полуслова. С чего не сказав,
изранил мне сердце колючками злого
в припухших, наполненных болью глазах.
Но всё, чем был дорог, сияло, как пламя,
и светится в жути житья.
Всё лучшее накрепко врезалось в память.
Он не любил: любила я.
Из книги Elegies et poesies nouvelles, 1825
Марселина Деборд-Вальмор ЗАРНИЦЫ-МОЛНИИ
LES ECLAIRS
Бури-грозы любви, благородное пламя,
сколько сброшенных гнёзд на земле под ветвями,
сколько цветов и унёсшихся на небо птиц,
раз потеряв, не вернёшь тех небесных зарниц!
Сколько цветов и пичуг, и живых, и в крови,
раз потеряв, не вернуть нежных молний любви.
Из книги Poesies inedites, 1860
Поль Верлен ОБМАНЧИВОЕ ВИДЕНИЕ
IMPRESSION FAUSSE
Мышка пробегает,
серым вечером черна.
Мышка пробегает,
чёрной ночью сера.
Колышутся звоны:
засните, узники тюрьмы!
колышутся звоны:
поглядывайте сны.
Не к месту кошмары,
предавайтесь своим мечтам.
Не к месту кошмары,
а вспоминайте дам!
Под лунным сияньем
лишь хрипы и храп наяву.
Под лунным сияньем
нет тех рандеву.
Облака набегут:
черно, как в угасшей печи.
Облака убегут:
глянь, утро уж мчит!
Мышка пробегает,
розова на голубом.
Мышка пробегает:
лентяи, подъём!
Из книги Parallelement, 1889
Поль Верлен UN GRAND SOMMEIL NOIR...
(Вольный перевод с французского)
В дремотности вежд
мне уж не до здравиц:
усни, зов надежд,
Усни, любая зависть!
Всё темно и хитро.
Я больше не знаю,
где зло, где добро...
Передряга дурная!
И я - колыбель
в последнем качанье
до вывалки в щель:
молчанья, молчанья!
Из книги Sagesse, 1881
Артюр Рембо
СМЯТЁННЫЕ
Чёрные, в мрачной снежной метели,
сели у пышущей жаром щели,
попками вкруг.
Это пятерка нищих детишек,
смотрит, как белая выпечка пышет,
в пекарев люк.
Видят, как месится серое тесто,
дальше, в комках, подаётся на место,
прямо на под.
Слышат, вот хлебная масса печётся,
слышат, как пекарь в довольном дородстве
сипло поёт.
Скучились все и сидят те бедняги
возле призывной отточной тяги,
тёплой, как грудь.
Жадно следит эта тощая стая,
как припоздавшим и то выпадает
хоть что-нибудь.
Слышат, как в печке за тёмной створкой
песни поют ароматные корки,
то ли сверчки.
Чудится крохам, что щель эта вбрызнет
в души и в плоть им дыхание жизни
сквозь пиджачки.
Жизнь по душе им, по сердцу, по вкусу,
заиндевелым насквозь Иисусам,
вот каковы.
Клеются лицами к чёрной решётке,
их голосишки певучи и кротки,
тише травы.
Стайка детишек-глупышек с мольбами,
сдутыми вьюгами к звёздам над нами,
будто в дыру,
сдутыми чёрною силой зловещей.
Рвутся штанишки, рубахи трепещут
в зимнем ветру.
Артюр Рембо МОЯ БОГЕМНАЯ ЖИЗНЬ
(Фантазия)
Два кулака в двух продранных карманах,
того же вида чудное пальто.
Тебе, о Муза, верный, как никто,
я брёл под небом, весь в амурных планах.
Мои штаны - почти что решето.
Я - Мальчик-с-Пальчик от рифмовки пьяный.
Питался в самых звёздных ресторанах.
Играл с Большой Медведицей в лото.
Я пенью звёзд, внимал вблизи обочин.
В сентябрьский вечер, как из винных бочек,
текла роса со лба и со щеки.
Я рифмовал среди видений ночи,
Но вместо струн перебирал шнурки
от башмаков, обнявши каблуки.
Пьер Реверди
УТЕРЯННЫЙ
СЛЕД - МЕСТО ВЗЛЕТА
Я простёрт под завалами пепла и праха.
Ты на золоте, крепко вколоченном в твердь.
Мне отрезан возврат в бездну горя и страха.
Я уж нА небе нынче,
превыше, чем смерть.
Я навек убежал из отчаянной тьмищи.
Мне уже не вернуться. (Дошёл до конца).
Мне нигде на земле не найдётся жилища.
Соль земли проступает чертами лица.
Невозможного эха
ищи в небосводе,
невозможного отзвука в сердце твоём
чёрной скуке твоей и твоей несвободе,
чтоб звучали, как гром.
"Le Chant des morts"
1944-1948 гг.
|
