|
Покров
на Нерли
Здесь мирный уголок Владимирской земли,
на берегу, в нешумном отдаленье
от жаркого её сердцебиенья,
храм Покрова, стоящий на Нерли.
Владимирские церкви вдалеке,
в горящем золоте и в стройности могучей.
Над ним простёрлась боголюбовская круча,
а храм ныряет лебедем в реке.
Здесь давняя естественная грань
лесной Мешёры с суздальским Опольем,
покой, краса и полное приволье
и в нынешние дни и в дедовскую рань.
В иных местах тревоги и шумы,
а этот храм в любое лихолетье
меняет луговые разноцветья
на белоснежные искрения зимы.
В нехитром камне воплотилась филигрань
пленительного древнего искусства.
И припадающие плачут и смеются,
смиряя боль, забывши гнев и брань.
Здесь сказочное зеркало Руси,
и в плеске вод - святая подоплёка.
Вокруг страна - и близко и далёко.
Господь её помилуй и спаси.
Я ДВОИЧЕН, СИММЕТРИЧЕН
Я двоичен, симметричен,
вечно противоречив,
провоцирую физичек
на лирический мотив.
Руки, ноги - честь по чести,
то есть, всё ещё на месте.
Сам спокойно не стою.
Не держусь за постоянство
обретённого пространства.
Норовлю попасть в струю.
Сплю в зелёных лопухах,
а душа - в шальных мечтах,
в будущем да в прошлом.
В настоящем - тольно плоть
и живёт себе роскошно,
раскрошив сухой ломоть.
Я двоичен, симметричен,
на лугу - гора горой.
Возле дочек и сестричек
выступаю, как герой.
Всё насквозь распознаю,
веря смётке и чутью.
У меня четыре глаза,
два стеклянных, два простых.
Правый видит каждый штрих,
левый млеет от экстаза.
А ушей - всего лишь пара,
два природные радара.
Если ухнет дядя-слон,
как показывает опыт,
не нарушит сладкий сон.
Ни чему ни гром, ни топот.
Я двоичен, симметричен,
не прозаик, не поэт,
я пишу про рыб и птичек,
а про заек - смысла нет.
Уж давно не вижу стаек
этих самых братцев-заек.
То ли вывелись, бедняги,
то ли я не следопыт.
Киселём и кашей сыт,
пьян настойкой из бодяги.
Преизрядно окосев,
сам не заяц и не лев.
Если лев, то только сбоку,
а с другого боку - прав.
Без изъянов и пороков
скомпанованный состав.
Я двоичен, симметричен,
что ни думай - польза есть.
У меня в натуре ситчик,
у меня в натуре жесть.
Шёл по разным галсам,
гнулся, не ломался.
Был бы слишком жёсток -
обкарнали бы рога,
Не пускался бы в бега -
был бы дальше сослан.
Благо, так, а не иначе
сочетанье разных качеств.
Приходилось быть и грубым,
сколько раз, не с теми сев,
я давал кому-то в зубы.
Что за злая штука гнев!
Я двоичен, симметричен,
то есть двойствен и не прост.
где-то вёл себя как пинчер,
где-то был как певчий дрозд.
Я не спорил с грозным веком -
был обычным человеком.
Хвастал тёмным чубом -
стал плешив и сед.
За десятки лет
обломались зубы.
Забирался в темень бездны -
вышел вон полужелезным.
Из меня творили робот,
чтобы слушал и служил,
приучить хотели, чтобы
надрывался свыше из сил.
Я двоичен, симметричен,
нынче выжали, как гроздь.
Выдав пригоршню петличек,
обглодали будто кость.
Ино дело дружба,
ино дело служба.
Вот ведь выпала добыча -
замечательный центон.
Помещаю на фронтон
разрисованный кирпичик.
Изо всякой дичи
компаную спичи.
Что цветёт, что скисло?
В чём прямая цель?
Бросить канитель,
выжать больше смысла.
Я двоичен, симметричен,
не из нынешних времён,
не из жёваных затычек,
не из яростных племён.
Не хочу задраться
из-за кляксы в святцах.
Я за этих и за тех,
чтобы все сдружились.
Для того и жилист,
чтобы был успех.
Если доконают,
будет речь иная.
Стану прям и однобок,
потеряю симметричность,
исчерпаю срок,
испарюсь как личность.
Я двоичен, симметричен,
пара крепких кулаков -
не на крошек-невеличек,
не на хлипких сопляков.
Всыпал бы на славу
левакам и правым.
Я за то, чтоб победил
при любой затее
тот, кто почестнее
да из добрых сил.
На слуху словесный хлам,
а душа напополам.
Постоянный выбор
в мареве огней:
за какою глыбой
краше и теплей?
БАЛЛАДА О НОВОЙ СВОБОДЕ
Мы рвёмся из оков, а на свободе чахнем.
Привыкли к каторге и к ласке палачей,
но, к счастью, подобрел и дал нам волю Яхве.
Ура, курбан-байрам! Прощай, шахсей-вахсей!
В особой радости банкир и фарисей.
Совсем особая досталась нам свобода,
из тех о ком твердят: в семье не без урода.
При плотной талии и очень много ест
и слишком много пьёт, отнюдь не только воду.
В верхах - сплошной восторг, на площади - протест.
Одеть Свободу препоручено Арахне
в сверхпаутинный шёлк из тех, что побелей.
При виде декольте невольный зритель ахнет
от полунаготы без хитростных затей.
Полюбопытничай, кому она милей,
столь откровенная языческого рода
Свобода-фурия, Свобода-непогода.
Под скипетром её бесстыднейший грабь-трест.
Она профукала и пашни и заводы.
В верхах - сплошной восторг, на площади - протест.
Её частенько посылают всюду на хрен.
Неблагодарная натура у людей!
Им померещилось, что их Свобода пахнет
как серая зола под горкою углей,
как студень из костей, как взрывчатый трофей.
Свободе этакой весьма любезна шкода,
катастрофически опасная метода,
не обезвредив, прятать жгучее в асбест.
В устах властителей обильная крем-сода.
В верхах - сплошной восторг, на площади - протест.
О светоносная зарница с небосвода,
неиссякаемая Вера! Воевода
и вдохновительница предпарнасских мест!
Все ждут, что скажут трубадуры и рапсоды.
Сзывай оркестры звонких лютен и челест!
В верхах - сплошной восторг, на площади - протест.
ЛЫБЕДЬ
Уж тысяча и больше лет,
считая по любому стилю,
как нашу Лыбедь окрестили,
но этой речки больше нет!
А я застал её живой,
когда невзмученная влага
струилась снизу по оврагам
бальзамом в городской настрой.
Мальчишки лезли в неудобь
среди садов и огородов,
и тьма гусей мутила воду,
утюжа лыбедскую топь.
Сюда, на Лыбедь, как на зов
сходились местные хозяйки
стирать рубахи да фуфайки,
платки и простыни с плотов.
И местный Майков, с давних пор
сдружившийся с конём крылатым,
скача Ильинскою Покатой,
гляделся в лыбедский простор.
Сестрица киевской реки,
владимирская невеличка,
свою лелеяла отличку,
свои суглинки и пески.
Над речкой древний монастырь,
везде известный как Княгинин,
и с ним как будто выше в чине
была речная даль и ширь.
Вблизи Никитская гора,
до неба взмеченная церковь,
и легкокрылый ангел сверху
светлей речного серебра.
С той горки детский мой порыв
сносил меня зимой на санках,
и жизнь что скатерть-самобранка
стелилась с лыбедской горы.
А прерывался санный след
уже за наледью, за речкой.
Теперь поди туда со свечкой.
Ищи-свищи, а речки нет!
Её упрятали в трубу,
гле ни волнения, ни зыби,
где нет житья траве и рыбе,
в реке ж - ни щепки на горбу.
Её упрятали в трубу.
Среди посада речка Лыбедь
сама себе несла погибель
круша мостки и городьбу.
Она живая, но в гробу,
никем не слышимая Лыбедь,
течёт в стесненье и в обиде,
клянёт несчастную судьбу.
Её упрятали в трубу.
Теперь от света на отшибе,
в подземном склепе, речка Лыбедь
ведёт незримую борьбу.
Точа железо и бетон,
река, стеснённая под гнётом,
и днём и ночью рвёт тенёта
и зыблет злую крепь препон.
Вода сбирается из туч,
скопляется со снегом в зиму.
Теченье неостановимо,
в какой тюрьме его ни мучь.
Реке не в новость тяжкий плен.
Любой зимой ледовый панцирь
держал её струю под глянцем
несокрушимых крыш да стен.
А по весне, набравшись сил,
поток, бурливый и бедовый,
точил ослабшие оковы,
сметал, разламывал, сносил.
Теперь надёжнее забор,
теперь куда мощнее цепи.
Десятилетиями в трепет
вгоняют весь речной напор.
Грозятся сделать магистраль,
чтоб пролегла над всей долиной.
Но там закопан ход былинный
из древней в новую печаль.
Надёжен сделанный расчёт,
намётки плана конструктивны,
но знаю: в будущем наивный
поток все крепи разнесёт.
ОСЕНЬ У СТЕН НОВОДЕВИЧЬЕГО МОНАСТЫРЯ
Не тревожен, как богатырь,
будто в зеркале - над водой,
Новодевичий монастырь
охраняет святой покой.
Новодевичий монастырь,
разукрашенный в лепоту, -
твердокаменный поводырь
в покаяние и в мечту.
Протянувшийся ввысь и вширь
вертоградом из небылиц
Новодевичий монастырь
привечает пролётных птиц.
В причитаньях их верениц
как пропетый для нас псалтырь.
Не с твоих ли он стен-страниц,
Новодевичий монастырь?
Над Москвою в осенний день
в аромате ветров имбирь.
Ты багрянцем себя одень,
Новодевичий монастырь!
ТЕПЛЫЙ
НОЯБРЬ
Все чувства обернулись по погоде
спокойного сухого ноября.
Сквозь ветви тихо цедится заря,
последний лист с течением уходит.
Прибрежные ракиты не велИки.
Деревья так ажурны и тонкИ.
Их тени, будто сети, из рекИ
вытягивают солнечные блики.
Для ноября не надобны гуаши.
Он создан для офортов и гравюр,
он нынче здесь не пасмурен, не хмур.
Сродни и сходен с настроеньем нашим.
Есть тихая укромная Россия
прибрежных рощ и полноводных рек.
У них по осени неспешный бег.
О них не скажешь - дикая стихия.
Всё думаю, на Колокше, на Пекше,
в краю лесов и ягодных болот
в красе земли счастливее народ.
Мне там и осенью милей и легче.
В красе земли - красивее народ.
|
