|
ВЕНКИ СОНЕТОВ ИЗ КНИГИ "ГИРЛЯНДА"
Корона - 15 сплетённых венков
(Венки с 12-го по 26-й)
МАНИЯ
Trahit sua quemque voluptas. (лат.)
Всякого влечет своя страсть.
(Вергилий)
1
Вдалеке от роскошных забав,
казино, варьете, ресторана,
отставной подмастерье Вулкана,
я распелся под сенью дубрав.
Я теперь, как библейский Исав,
первородство бойка и чекана
променял на букварную манну:
модный таймс и старинный устав.
Зрелый возраст, как приступ на пик,
не выносит тяжёлых вериг,
дам трефовых, червонных, бубновых.
Окружась заграждением книг,
упасаюсь от бабы копровой
в мастерской, где штампуется слово.
2
В мастерской, где штампуется слово,
в вечном споре с каноном предтеч,
пара признаков: молот и печь —
выдают из разъёма и зёва
колокольца, рессоры, подковы,
погремушки прощаний и встреч.
Закалённая в выделке речь
сотрясти атмосферу готова.
В глбине затаённая суть
интригует в нутро заглянуть,
в естество, под щитки и покровы.
Вот, сбиваю флективную муть,
аффиксальные шлеи-понёвы
на поддоны и вымост подовый.
3
На поддоны и вымост подовый
насыпаю сырьё-первозвук.
И у множества тиглей вокруг
держат жар псалмопевцы — Шишковы.
Безыменские и Щипачёвы
ублажают вождей и подруг.
Легион Аполлоновых слуг
состязаются как сердцеловы.
Стихотворная снедь на базаре
мелочёвкой в расписанной таре,
леденцы на шарап для раззяв.
Сам в певучем ударе-угаре
и в сумбур беззаботных забав
добавляю звенящий состав.
4
Добавляю звенящий состав
и, смешавшись, растают в мартене
трепыхание стихотворений,
«Стенька Разин» и песни Пиаф.
Приплетаю к букетам купав
сожаления, ропщи и пени,
все зигзаги моих настроений,
гнев Цусим и восторги Полтав.
Для подбора крепящих добавок
патрулирую книжный прилавок,
реагирую зло и стремглав.
Обретаю искательский навык,
и добыча не прячется в шкаф.
Струйки строчек связуются в сплав.
5
Струйки строчек связуются в сплав,
лучезарную звонкость металла,
небывалого блеска зерцало,
строгий стан полированных граф.
Пальцы — щупы, а мысли — бурав.
Кружевница бы так не связала.
Рисовальщиков инициалов
школил старший в цеху изограф.
Сопрягаясь в расцвеченный ряд,
заключает огонь и набат
даже буквенный строй часослова.
В подоплёке — сплетенье шарад.
В слитке лексики, если прокован,
Уплотняется первооснова.
6
Уплотняется первооснова
под завалами библиотек.
Там шумит восемнадцатый век
в верноподданных одах Кострова,
в шутовстве журналиста Крылова.
Из подвала стучатся во ВТЭК,
пообмявшись в объятьях коллег,
сочинения графа Хвостова…
Беспрестанно стучал молоток,
догремев до серебряных строк
Мережковского и Гумилёва.
Мчит и пенится пёстрый поток,
обновляет настрой и понёвы,
превращаясь в заклятья и зовы.
7
Превращаясь в заклятья и зовы,
после войн и гулаговских ран
и стихи, и роман, и экран
щеголяют обувкой кирзовой,
потрясают трагизмом былого
затаивших дыханье мещан.
Сумасшедшей погоде в пандан
зачастую и я разволнован.
Если нет ординарных ответов,
защищаюсь венками сонетов
от циничных духовных потрав.
Круглый год, и зимою, и летом,
оглушая Эльбрус и Триглав,
льются токи терцин и октав.
8
Льются токи терцин и октав —
и смиряется пекло пустыни,
будто радость святой благостыни
оросила иссохший Моав.
Вся стихия стиха — костоправ.
Книги-быль о ниспосланном Сыне,
как живые ключи в Палестине,
исцеляют и тело и нрав.
Человеку положен экзамен.
Стань разборчивей в общем бедламе.
Пусть расслышит твоя глухота —
чем спасаться в мучительной драме,
прозвучит из незримого рта,
в непалящем свеченье куста.
9
В непалящем свеченье куста,
на горе помощней и повыше,
я в слепящем сиянье услышал,
будто в искрах шуршит береста.
Прямо в ноги упала плита -
из неведомой каменной ниши,
с фантастической радужной крыши -
рукодельным манкам не чета.
Не спеша, постепенно, не сразу,
будоража и сердце и разум,
сквозь открытые слову врата
непонятную первую фразу,
в слоге ясь и одна доброта,
изронила сама высота.
10
Изронила сама высота
финикийские Далет и Алеф,
вековечный посев на скрижали,
и тогда зазвучала плита.
Бред и вымысел, сон и мечта,
заводя в несусветные дали,
отразились в камнях и в металле,
обретают рельеф и цвета.
В полноте никому не понять
вековечный закон-благодать,
колдовскую красу в аксамите.
И однако твержу: "Исполать!"
Да покажет премудрый пресвитер
вереницу магических литер.
11
Вереницу магических литер,
сложный код, симфонический строй,
выпевают рожок и гобой,
примечает чудак-сочинитель.
Множу гимны моей Маргарите
под её богоданной звездой.
Только всё, что ни есть, - не впервой.
То, что писано, - в спетой сюите.
Вот и точка. Страница закрыта.
Прочь папирусы. Честь диоритам!
Не жалею ни рук, ни хребта.
Колочу без конца и досыта
по тупой голове долота,
и спешит за чертою черта.
12
И спешит за чертою черта.
Боевые чеканные строки
добираются до подоплёки
достижений в крутые лета.
Нынче чаще услышишь шута.
Нынче въявь выставляют пороки.
Поучения хуже мороки
для нашедшего жилу плута.
А фантазия строит мосты
в зыбунах мозговой нищеты.
Мастера из укромных укрытий
мечут искры безумной мечты
в слове, в музыке, в масле, в софите.
Присмотритесь к палитре наитий.
13
Присмотритесь к палитре наитий.
Половина скрижали гладка.
Рукотворной депешей в века
остаются зарубки в граните.
Если хватит упорства и прыти,
разберите-ка текст до значка.
Ухватите начало клубка.
Путеводную нитку тяните.
Созывайте учёный конгресс.
Пусть проверит на плотность и вес,
что за сила в том странном санскрите:
скажешь правду — и корчится бес,
и тоскуют в объятиях Сити
палеограф, толмач и целитель.
14
Палеограф, толмач и целитель
просветят — и сомнения прочь,
кто воззвал: головная немочь,
сам Иегова или Юпитер.
И Москва и Одесса и Питер
всё поймут и оценят точь-в-точь,
и не следует воду толочь.
Распознав пустобрёха, гоните!
Уж тошнит ото всей канители.
Мне милее певучие трели,
а бранюсь, так не зря — осерчав.
Добиваюсь бесхитростной цели:
сберегаю свой вспыльчивый нрав
вдалеке от роскошных забав.
15
Вдалеке от роскошных забав,
в мастерской, где штампуется слово
на поддоны и вымост подовый
добавляю звенящий состав.
Струйки строчек связуются в сплав.
Уплотняется первооснова.
Превращаясь в заклятья и зовы,
льются токи терцин и октав.
В негасимом огне из куста
изронила сама высота
вереницу магических литер.
И спешит за чертою черта.
Присмотритесь к палитре наитий,
палеограф, толмач и целитель.
Dixi et animam meam levavi (лат.)
Я сказал и облегчил себе душу
(Книга пророка Иезекииля)
NULLUM EST IAM DICTUM QUOD NON SIT
DICTUM PRIUS
Нет ничего сказанного, что не было
сказано раньше (Теренций)
1999-2000 гг.
Завершение короны.
|
